Совсем скоро один из главных праздников страны, который дорого ей обошелся. Говоря о Победе так трудно обойтись без пафоса, вспоминая трагические события, сложно сдержать эмоции. Но далеко не всегда люди, на долю которых выпали страшные испытания, с готовностью вспоминают прошлое. А прошлое, как и жизнь после, у всех были разные. В этом году мы подготовили  несколько программ о Куйбышеве в период эвакуации: каким он был и чем жил, кроме войны.

Сегодня имя Александра Смирнова-Треплева практически ничего не говорит не посвященным современникам, а вот до революции этого человека знал весь город. Де-юре он был гласным думы, где отвечал за театральную комиссию, а де-факто считался министром культуры на общественных началах. Именно к нему в наш город приезжал Леонид Андреев, с ним приятельствовали Горький, Бунин, Сологуб и добрая половина поэтов Серебряного века. Окончив юридический факультет Петербургского университета, после революции он жил между Москвой и Куйбышевым. Не всегда по собственной воле, а чаще в угоду обстоятельствам. Последний его визит в Куйбышев – город, которого он так и не узнал после революции, затянулся на два года и стал действительно последним. Он приехал в 41 в эвакуацию и получил на двоих с братом проходную комнату в доме, который некогда полностью принадлежал его тестю – на ул. Степана Разина, 96. У него когда-то был и свой по соседству, но после известных событий его национализировали. Именно из коммуналки он писал в Ташкент своей  внучке. Несколько лет назад самарскому филологу и журналисту Михаилу Перепелкину удалось разыскать правнучку Смирнова-Треплева Марию Сергеевну, у которой сохранилась эта переписка, и удивился их содержанию. Да, шла война, работали заводы, было страшно и жутко, но жизнь, обычная, простая жизнь за линией фронта – она продолжалась:

Когда я читал их, они меня очень удивляли. Сейчас, когда мы говорим про войну, нам кажется, что война – единственное содержание жизни всей страны, столицы, провинции, детей, стариков. Шла совершенно обычная, я бы сказал, многоярусная такая жизнь. Люди строили планы на лето, как это ни странно. Люди заботились о том, чтобы выглядеть прилично, потому что в общем-то никто не собирался меняться до неузнаваемости.  

По словам Михаила Перепелкина, в очень понятных попытках пережить голод и лишения, люди пытались собрать в мелочах тот привычный мир, который рушился на глазах. В письмах искренняя радость от того, что впервые за несколько месяцев удалось починить примус или достать нужные вещи, огорчение от ограбления, насущные просьбы о нитках-иголках и необходимой одежде, нескрываемое счастье от покупки хорошего кофе и волнующие вопросы о насущном, даже тогда, когда очень страшно:

41-ой год, битва за Москву. Немцы собственно подошли к Москве. Они видели в бинокль Елоховский собор, в котором они собирались служить, чтобы патриарх церковной иерархии передали им символический ключ от Москвы. Бои шли на подступах, на ближайших подступах, там сегодня станции московского метро находятся. То есть это все очень близко. А Смирнов спрашивает: «Что там дачи-то? Восстанавливаются?» То есть несколько месяцев прошло: «А вы семена купили? Я вот там вам денежку переслал, вы обязательно купите семена» Потому что картошка дорогая, лук дорогой. Конечно, выгодно самим все это сажать.

Кстати, в тот период многие территории современного города стали огородами – даже привычный для всех сегодня Ботанический сад. У самого Смирнова-Треплева дача была за Барбошиной поляной, при этом город заканчивался в районе Полевой. И добираться до участка было непросто, особенно в 70 лет, как в случае Смирнова-Треплева.

Столицей эвакуации Куйбышев был отнюдь не всю войну. По словам Михаила Перепелкина, это период с осени 41-го по лето, максимум – ноябрь 42-го, а потом многие весьма быстро засобирались обратно. Подтверждение чему есть в письмах Смирнова-Треплева:

Говорит о том, что эвакуированные уже рвутся изо всех сил. А мы знаем, почему они рвались изо всех сил. Во-первых, это касалось, конечно, чиновников. Многие боялись, что пока они находятся в эвакуации, там сложатся, так сказать, новые элиты. И возвращение произойдет тогда, когда они будут уже не у дел. Поэтому немцы еще по большому счету не были разгромлены, но чуть-чуть как-то обозначилось, что это случится. И стали рваться отсюда. И вот Смирнов изо всех сил хлопочет: «может быть, мне пришлют вызов? Вот я тут услышал, что в Москве нехватка в адвокатах». Казалось бы, Москва, 42 год, а в Москве нехватка в адвокатах!

А значит, суды продолжают работать, преступления и правонарушения продолжают совершать. Сама жизнь за линией фронта движется дальше, не только в запасной, но и в самой обычной столице. Историю Куйбышева времен эвакуации продолжим уже в других выпусках.